Суфийская символика вина и возлияний, музыки и мистического слушания (сама)

Отрывок из книги «Энциклопедия суфийской символики», том 1, часть 2

Джавад Нурбахш

Хатиф, о вдохновенный переводчик владык постижения!
Иногда утверждают, что ты трезв,
Иногда называют тебя опьяненным.
Но под всеми этими названиями подразумевают одно и то же,
Ведут ли речь о «вине» или «певце», «саки» или «сама»,
«Свидетеле» или «маге», «храме» или «зуннаре»[1].
Сокровенные тайны приоткрываются
Благодаря намекам владеющих искусством понимания.

Хатиф Исфахани

Во имя Возлюбленной

Введение

Вино, питейный дом — эти слова с давних пор встречаются в суфийской литературе, входя в словарь символики любого поэта-суфия. Многих это удивляет. Может, суфии действительно пьют вино? А если нет, то почему они с такой настойчивостью возвращаются к этим образам в поэзии? Вопросы такого рода возникают постоянно. Постараемся ответить на них.

До прихода ислама арабы и евреи, христиане и зороастрийцы столетиями употребляли вино. Вино играло важную роль и в религиозных обрядах. Люди, для которых этот способ достижения опьяненности вошел в плоть и кровь, не в состоянии так просто отказаться от вина и перестать думать о нем.

Многие поэты, и исламские, и неисламские, пили вино — как открыто, так и тайком — закрывая глаза на существующий в исламе запрет на употребление вина.

Возлияния и опьяненность нашли отражение в их стихах, которые обрели большую популярность в исламском обществе. Вследствие этой не всегда осознаваемой склонности мусульман такая поэзия не только не была запрещена, но открыто прославляла вино — причем столь впечатляюще, что чтение стихов о вине во время праздников и дружеских встреч и в самом деле вызывало состояние опьяненности. Так сложилось, что стихи, в которых не затрагивались темы вина и его воздействия, не могли соперничать со стихами о вине; при чтении первых не возникало ощущения пьянящего восторга.

Исламские поэты-суфии, включая и тех, кто не употреблял вина, в своих стихах также прославляли вино и культ вина. На то существует несколько причин:
1) желание привлечь внимание читателя к своим стихам;
2) бессознательная тяга к вину;
3) упоминание «виноградного вина» обретает трансцендентный смысл, порождая символику «божественного напитка».
Поэты стали использовать образ вина в качестве метафоры опьяненности поминанием Бога, образ виночерпия стал использоваться в качестве символа Бога, а в «таверне» (ханаке — прим. ред.) Божественного Единства (таухид) проводились открытые для публики праздничные собрания.

Обосновывая подобный подход, поэты приводят высказывание Пророка: «Истинно, Всемогущий Господь имеет вино для Своих друзей; и оно таково, что когда они пьют его, оно пьянит их; опьяненные, они радуются; возрадовавшись, они избавляются от неподобающего; избавившись, они смягчаются; смягчившись, они очищаются; очистившись, они достигают; достигнув, они воссоединяются с божественным; когда они воссоединяются с божественным, исчезают различия между ними и их Возлюбленной»[2].

Так слова «вино», «возлюбленная», «фиал», «виночерпий» и подобные им прочно заняли свое место в суфийской поэзии в качестве символических обозначений. Нападки на суфиев, особенно со стороны клерикалов, лишь усилили эту тенденцию, ставшую реакцией на сухой догматизм.

Данный раздел посвящен символике языка суфийских стихов, связанных с праздничными и дружескими собраниями. В качестве типичного примера поэзии такого рода приведем стихи Джалал ад-Дина Руми, газель из сборника «Диван Шамса Табризи».

Приди, о Виночерпий душ,
О проводник сердец, торящий тропы вере,
Наполни этот неизменный кубок,
Отведай-ка вина, что сердце радует
И поднимает дух,
Даруя зрелость оку духовидцев.

Вино из гроздей винограда —
Для людей Иисуса.
Вино Халладжа — для людей Йа Син[3].
Есть чаши с тем вином,
Есть чаши — с этим.
Пока та чаша не разбита,
Из этой чаши не испить.

То, прежнее, вино лишь на мгновенье
Твои печаль и муки утолит,
И никогда тебя от скорби не избавит,
И злобы всей твоей не растворит.

Всего один глоток вот этого вина, второго, —
И труд твой станет совершенством.
Пусть моя душа будет посвящена этому
Золотому кубку!

Коль это состояние приходит, —
То ранним утром и к тому,
Кто бодрствовал всю ночь.

Молчанье!
Шамс ал-Хакк-и Табриз вернулся,
Чтоб обрели блаженство
Те, кто печален сердцем и душой.

Кубок, бокал, фиал (сагхар)

Этот образ символизирует сердце суфия.

Услышав прошлой ночью, как фиал
О сокровенном возвещал,
Хафиз бросился к бочонку, хлопая в ладоши,
Вскипев восторгом, как перебродившее вино.

Хафиз

Тот кубок сердца,
Что кипит у губ,
Они держали,
И Друга лик
С дыханьем каждым
Прозревали.

Фахр ад-Дин Ираки

О виночерпий,
Поднеси бокал того вина,
В котором каждый миг
Находит отраженье
Твой многоцветный лик.

Фахр ад-Дин Ираки

«Кубок символизирует тот объект, в котором суфии видят свет Незримого (гайб) и воспринимают сверхчувственные реальности (мана). Он также может символизировать сердце познавшего, или может играть роль символа для состояний опьяненности (сукр) и страстного желания (шаук)».

Мухаммад Ибн Али Таханави

Он также символизирует ту любовь (махабба), которая достигла степени «любви к божественной сущности»[4]. На этом этапе опьяненность любящего приносит свои плоды: внешне его индивидуальность (таайюн) исчезает, заменяясь индивидуальностью Возлюболенной. Затем Возлюбленная вновь являет Себя в обличье любящего как сам Виночерпий (саки).

Когда б аскету городскому
Отведать довелось подобного вина,
Он устремился бы в таверну —
Скорее кубок осушить до дна.

(Bertels, 1977)

Чаша Грааля (джам)[5]

Образ символизирует сердце суфия и мир бытия (хасти).

О виночерпий, просвети глубины нашей чаши
Сиянием вина,
И возгласи, певец:
«Устройство этого мира нам по вкусу».

Хафиз

Причудливые образы вина,
Затейливо раскрашенные маски
Влюбленных и возлюбленных — все это
Лишь только взгляд один на лик Кравчего,
Промелькнувший в глубине чаши.

Хафиз

Одной лишь чашею вина любви
Нас угостила
Похитив рассудительность и мудрость,
Терпения лишила.

Фахр ад-Дин Ираки

Лишь в чаше той, что «миром» называют,
Лицо твое нам видимо бывает.
А твое Имя — сладкое, как мед —
Именованью мира ясность придает.

Мухаммад Табризи Магриби

Чаша символизирует мистические состояния (ахваль).

Фахр ад-Дин Ираки

Эта метафора отображает место богоявлений и озарений бесконечного бытия, присущих «стоянке» аспектов (таур), сокровенного (сирр), духа (рух) либо тайного (хафи)[6].

Пей вино из чаши Вечного Лика[7],
Ведь Кравчий —
«Их Господь, который им дает испить»[8].

Чаша (паймана)

Слово происходит от перс. (и санскр.) корня «ма» («мерить»), к которому добавлен усилительный префикс «пай»; отсюда основное значение этого слова — «мера».

И райское вино,
И крепкий хмель —
Что нам бы не налили,
Всего из нашей чаши мы испили.

Хафиз

Свое затворничество на таверну
Хафиз вчерашней ночью променял.
Отбросив прочь заветы и обеты,
С вином он чашу полную поднял.

Хафиз

Чаша — это название используется для того, в чем свидетельствуют свет Незримого, благодаря чему постигают духовные смыслы; иными словами, это сердце познавшего.

Мухаммад Ибн Али Таханави

Пиала[9]

Слово символизирует различные индивидуальные ограничения бытия (таайюнат-и хасти), каждое из которых играет роль зеркала Бога.

Как отраженье в круге пиалы,
Я вижу отсвет
Алеющей щеки моей любимой.

О, ограниченность рассудка,
С тобою обрести блаженства не дано
Того, которое дарует лишь вино.

Хафиз

Этот образ — символ Возлюбленной. Каждая частица бытия — это тоже пиала, из которой человек знания пьет вино духовного постижения.

Мухаммад Ибн Али Таханави

Пиала у суфиев — обозначение особого рода любви, которая качественно сильнее, чем романтическая увлеченность, относящаяся к стадии кратковременных, преходящих состояний (бада) и проистекающая из стадии (таур) сердца.

Испей вина, ведь эта чаша —
Любимой лик,
А эта пиала —
Ее хмельное око, напоенное вином.

Махмуд Шабистари, «Цветник тайн»

Иногда этот образ обозначает проявление божественных сил в творении, как об этом говорится в строках:

Живи свободным, и свой путь верши уединенно —
Благополучия тропинки так узки!
Так поднимай же пиалу —
Жизнь слишком драгоценна,
Чтоб разменять ее на пустяки.

Мухаммад Шамс ад-Дин Хафиз (Bertels, 1977)

У иранских дервишей хак-сар (братство Джалали) пиала обозначает второй этап суфийского пути. Другое название пиалы у персидских суфиев, ратл, обозначает либо пьянящее вино отсутствия самости, либо чашу (джам) божественной любви.

О приверженец монастыря исчезновения,
Передай мне эту увесистую пиалу —
Чтоб почествовать шейха, у которого ханаки нет.

Хафиз

Чарка (катах)[10]

Этот термин символизирует метафизический «момент» (т. е. непреходящее «сейчас», вакт).

Неси ж, о Виночерпий,
Сияющий как зеркало катах,
Ведь дни быстротекущи,
А сердцу еще надобно увидеть
Истинное лицо своих свершений.

Хафиз

Саки, приди и призови вино.
Решимостью Хафиза,
От сердца чистого и по милости катаха
Смой множественности пыль.

Хафиз

В нашем полуночном призыве к молитве,
«К лучшему, что можно сделать»,
Пьяницам только и слышалось: «Выпей!»[11].

Санджар Кашани

Этот образ относится к «моменту» и случаю мистического озарения (таджалли), который является вместилищем озарений божественных сил (в творении). Приход этого момента зависит от познавшего, проигрывающего себя Возлюбленной и изглаживающего из своего сердца все рассудочные влияния и зрительные образы, а также все виды контроля, выработанные восприятием и воображением.

Не наполняй себя мирскими печалями,
Лучше наполняй чашу любви,
Пока твоя любовь не увлечет тебя,
Не увлечет тебя в другой мир.

(Bertels, 1977)

Этот термин символизирует метафизический момент (вакт) и сердце.

Мухаммад Ибн Дараби

Большой кувшин (хум)[12]

Термин обозначает божественное единение (вахидийат)[13] и духовную «стоянку» сосредоточенности (джам).

Что делать мне, ведь нет пути иного:
Раз я хочу пить прямо из кувшина
Процеженным вино —
Я должен пить слова наставника волхвов.

Хафиз

Коль сердце разрывается — его отдам
Как подношение твоим хмельным глазам.
Пускай кувшин в осколки бьется —
Но хум неповрежденным остается.

Фасих аз-Заман Ширази

Этот образ обозначает «привал» (маукиф)[14].

Фахр ад-Дин Ираки

Термин используется для обозначения уровня сокровенного сознания (мартаба-йи сирри) и тонкого плана средоточия духа (латифа-йи рухи); он также принадлежит к плану Всеобъемлющего Единства (ахадийат-и йам)[15].

Хум Господа — божественного цвета.
Все пестроцветье он окрашивает в это.

Джалал ад-Дин Руми, «Поэма о внутреннем смысле»
(Bertels, 1977)

Нет времени вино переливать из хума в пиалу,
Ведь существует только вдох единый.
Скорее же прильните, губы,
К губам кувшина.

Анонимный автор

Бокал, рюмка, фужер (мина)

У суфиев это слово обозначает сердце познавшего, связующее звено, посредника (васита) между любящим и Любимой.

И лишь бокал с вином хрустальный
Поможет сжавшемуся сердцу
Преодолеть настрой печальный —
Не выпускай его из рук, чтоб не увлек
Тебя отчаянья поток.

Хафиз

На пиру предвечности
Сколь благословенно то дыханье, то вино,
Что вне пределов следствий и причин,
Что не запятнано связью с явлениями,
Свободно от налета атрибутов,
Не связано и с низменной природой.
И пьют его не ртом.
За гранью бытия оно освящено;
Ни в чашу, ни в бокал его не поместить.

Абд ал-Кадир Бидель

Амфора (сорахи)[16]

Образ символизирует духовную стоянку (макам).

Фахр ад-Дин Ираки

Приди,
Дозволь нам время наверстать,
Которое мы упустили —
Те драгоценные мгновенья, что прошли
Без фляги и бутыли.

Хафиз

Образ обозначает «привалы» (маукиф) и «стоянки» духовного пути, где друзья Бога задерживаются при следовании по стадиям духовного пути, в соответствии с ограничениями их индивидуальной природы.

Вот друг единственный, что в эти времена
Чист от грехов:
То фляга, полная чистейшего вина,
И лист стихов.

Хафиз (Bertels, 1977)

Чаша (ка'с)[17]

Абуль-Муфакир Бахрази, суфийский наставник XII века, писал:

Необходимо иметь в виду, что знание Бога именуется «чаша»; синонимы на персидском языке — катах (чарка), сагхар (фиал) либо пиала.

Эта чаша символизирует чистое вино (шараб-и тахур)[18] богопознания (мa'рифат).

Кому оно даруется, то есть кто те немногие преданные, которые являются «избранными», — это является тайной провидения. Пьющие вино богопознания иногда могут действительно видеть чашу как таковую, иногда видят ее исключительно в духовном смысле, а в иное время созерцают эту чашу только с точки зрения знания. Внешнее созерцание этой чаши составляет блаженство тела и души. Духовное созерцание дарует блаженство сердцу и уму, а познающее созерцание (мушахида-йи 'илми) дарует блаженство духу и сокровенному сознанию. Чаша с вином даруется исключительно Божьей милостью, ведь «Поистине, милость — в руке Аллаха: Он дарует ее тем, кому пожелает! Поистине, Аллах объемлющ, знающ!» (Коран 3:73).

Может так случиться, что несколько влюбленных придворных пьют вино из одной чаши, либо каждый пьет из отдельной чаши. В последнем случае каждому может быть дана особая, единственная в своем роде чаша, или несколько чаш могут быть поднесены одновременно одному, ведь существует так же много разновидностей вин, как и чаш. Иногда одна чаша дарует разные виды вина, и из нее пьют многие тысячи караванов любящих, и в чаше не убывает. Как радостно мгновение (вакт) для того, кто пьет из такой чаши чистое, незамутненное, божественное вино, благодаря этому оставаясь погруженным в постоянные и опьяненность, и трезвость.

То светлое вино — это силок, и он
Поставлен у сердца на пути,
Такие соколы, как Иисус и Моисей
Тоже побывали в его сети.
Его певец — стенанье, чаша — боль,
Друг — виночерпий.
Та счастлива рука, что принимает
Это «крепкое рукопожатье»[19] с жаром.

Рузбихан Бакли, «Жасмин верных в любви»

Приди, о Виночерпий, чашу поднеси,
Пусти ее по кругу.
Сперва казалось, что любить легко,
А после — все труднее и труднее.

Хафиз

Вино бесцветно, но оттенки
Различные приобретает,
Играя в чаше и в фиале —
Оно по-разному сверкает.

Мухаммад Табризи Магриби

У суфиев чаша символизирует лик Возлюбленной либо божественную милость.

Мухаммад Ибн Али Таханави

Кувшин (сабу)

Образ представляет определенные индивидуальные особенности, по которым личность познает себя.

Разбей кувшин:
Ты — не он сам,
А то, что внутри.
Ты — не река, а океан.
Свое «Я» отринь.

Мухаммад Табризи Магриби

Прельстило сердце суфия вино
В кувшине:
Кравчий, можно ль, чтоб оно,
Когда налито и в пиалу,
Все так же восхитительно играло?

Хафиз

Ты — безбрежный океан,
Так отчего ж кувшин —
Ограничение твое?

Фахр ад-Дин Ираки

«Кувшин» символизирует тот род любви (ишк), которая, достигая полной силы в таверне (майкада) Абсолютного Единства[20], наполняется «любовью Божественной Сущности»[21], тем самым стирая внешние особенности любящего. В то же время эта любовь под воздействием состояния (хал) «более целостного сознания» (джам'ият-и кубра) поселяется в «таверне уничтожения» (харабат). Эта таверна — «бытие того, кто любит Возлюбленную»; здесь мистик внутренне созерцает единство внешних особенностей Возлюбленной и любящего.

В таверну стал кувшин я приносить —
В надежде аромат твой уловить.

Фахр ад-Дин Ираки (Bertels, 1977)

Бутыль, фляга (карраба)[22]

Этот сосуд символизирует место, озаренное явлением (маджла-йе таджалли) сущности божественного единства, которое заключает в себе божественные свойства Красоты и Величия.

(Bertels, 1977)

В Ее Величества владеньях,
У Той, которая прощает неблагое
И отпускает прегрешенья,
Хафиз пристроился носить бутыль
И сделался «магистром кубка».

Хафиз

Глоток, толика, капля (джур'а)

Образ символизирует явление божественного Бытия (таджалли-йе вуджуд).

Любой, кто как и я, хоть глоток отпил
В предвечности из чаши Друга,
Уж не поднимет захмелевшей головы
До самого рассвета в День Страшного Суда.

Хафиз

Упавшая на землю капля твоего вина
И пыли придает достоинство рубина.
Увы — как редко нас ты привечаешь,
Гораздо реже, чем простую пыль.

Хафиз

Молитвы на заре, призывы на закате
В тавернах не смолкают никогда.
Лишь для того все это, чтобы сделать
Глоток из пиалы, что Ты нам дал.

Хафиз

Моя душа пьяна, мой ум сошел с ума,
А я из чарки сделал лишь глоток.

Фарид ад-Дин Аттар

Глоток символизирует тайны духовных стоянок и всей совокупности мистических состояний, кото рые скрыты от странника во время прохождения Пути.

Фахр ад-Дин Ираки

Этот образ символизирует качества, присущие самопроявленности Бытия в каждом атоме.

Один лишь легчайший аромат
От той капли, что пролилась на землю,
Вознес Адама до небес.

(Bertels, 1977)

Кувшин (куза)[23]

Образ символизирует метафизический «момент» (вакт) и мистическое состояние (хал).

Приди, о виночерпий мой,
В протянутую руку
Вложи сосуд с живительной водой.

Фарид ад-Дин Аттар

Сегодня ночью я пройтись решил.
Шагаю, пьян, в руке — пустой кувшин,
И направляюсь прямиком к базару,
К пристанищу отважных каландаров[24].
Я меньше чем за час всего лишился,
Что было у меня. Но вот когда
От самопоклонения избавлюсь,
И лицемерие оставлю навсегда?

Фарид ад-Дин Аттар

Примечания:

[1] Зуннар (греч. «зоннарион») — грубый волосяной пояс, который обязаны были носить все иноверцы в мусульманских странах.

[2] Приводится автором в его книге "Traditions of the Prophet (Ahadith)", т. II, New York, 1981, 1984, p. 67. Высказывание приводит Ибн Карбалаи (ум. в 1589 г.) в своем Raudhat al-janan wa jannat al-janan, под редакцией Джафара Солтана ал-Караи, Тегеран, 1965, том I, с. 231.

[3] Йа Син — название 36-й суры Корана. Согласно высказыванию Пророка, «у всего есть сердце, а сердце Корана — сура Йа Син». Высказывание приводится в Тамхидат 'Айн ал-Кудата Хамадани (Тегеран, 1962), с. 175. (Буквы «йа» и «син» считаются своеобразной аббревиатурой обращения «Йа инсан» (О, человек). Некоторые комментаторы Корана считают, что с этими словами Аллах обращается не просто к человеку, а к Своему посланнику Мухаммаду. — Прим. пер.)

[4] Согласно 'Иза ад-Дину Махмуду б. 'Али Кашани, существуют две основные разновидности любви: «любовь обычных людей, которая выражается в тяготении сердца к созерцанию красоты божественных атрибутов, и любовь избранных… как тяготение духа к созерцанию красоты божественной сущности». — 'Иза ад-дин Махмуд б. 'Али Кашани, «Светильник праведного пути и ключ к достаточности».

[5] Одно из значений «джам» (перс.) — «священный сосуд», «Грааль». По преданию, у царя Джамшида была чаша, в которой он мог видеть все, что творилось в его царстве. Отсюда происходит выражение «чаша Джамшида» или «чаша, являющая мир» (джам-и джахан намэ). Мусульманские мифологи считали, что такой же чашей обладал пророк Соломон (см. Лугхат-намэ 'Али Акбара Дехкода (Тегеран, 1947-1973), от слов «джам-и джахан намэ»). Другие авторы трактовали ее как астролябию или зеркало наподобие хрустального шара.

[6] Речь идет о стадиях Пути, известных как семь тайных уровней (таур) сердца, а именно: физическая природа (таб'и), душа (нафс), сердце (калб), дух (рух), сокровенное (сирр), тайное (хафи) и тайна тайн (акфа).

[7] См. Коран (55:27).

[8] Здесь «Кравчий» используется как одно из имен для Господа — в соответствии с текстом Корана: «И напоил их Господь их напитком чистым» (76:21).

[9] Слово «пиала» включает древний ирано-санскритский корень па («пить») и персидский глагол «яла кардан» — «опрокидывать», т. е. буквально означает «опрокидывающийся сосуд для питья» («чашка» в изначальном смысле). Возможно, родственное слово — лат. poculum («чашка для питья»).

[10] Катах — происходит от лат. cadus (кувшин, урна); это большой сосуд для питья или чаша, вмещающая двойную порцию.

[11] Повтор «вставайте к лучшему, что можно сделать» составляет основную часть призыва мусульман к молитве.

[12] Хум, вероятно, близок к санскр. хумм (отвод). В Персидско-латинском словаре Вуллера (Graz. Austria: Akademische Druck — U. Verlagsanstalt, 1962, rpt.) другое значение хум — перегонный куб, дистиллятор или алембик (от араб. ал-'анбик). Здесь же имеется в виду традиционный для Ирана глиняный сосуд больших размеров для брожения вина.

[13] Вахидийат обозначает аспект божественного единства, который включает множественность и архетипические сущности вещей — в отличие от ахадият или Единства, которое есть всепревышающее Одно, исключающее любую множественность. Вахидият и ахадият часто переводятся как «включающее единство» и «исключающее единство».

[14] «Привал» (маукиф), согласно Шаху Ниматулле Вали, «представляет собой промежуточную "стоянку", предвещающую славу грядущей и окончательной "стоянки"».

[15] Божественное единство на уровне божественных имен «есть позиция, в которой осознается множественность, скрытая (существующая in potentia) в Абсолюте, который по сущности един». — Тошихико Изуцу. Сравнительное изучение ключевых философских понятий в суфизме и даосизме — Ибн Араби и Лао-цзы, Токио, 1966, c. 95.

[16] Сорахи — стеклянная бутыль для вина с длинным узким горлышком.

[17] Слово «чаша» часто является ссылкой на Коран (напр., 76:17), обозначая чашу для подношения райских вин. Вероятно, слово происходит от санскр. koca (бадья, чашка) и близко к лат. calix (чаша).

[18] Упоминается в Коране (76:21).

[19] Ссылка на Коран (31:22): «А кто обратил свое лицо к Аллаху и творит добро, тот ухватился за надежную опору. К Аллаху — завершение дел!».

[20] См. прим. 15.

[21] «Любовь божественной сущности» (см. прим. 4).

[22] Карраба (перс.) — большая пузатая стеклянная бутыль для хранения вина и лекарственных снадобий.

[23] Куза — разновидность керамической бутыли для воды, с длинным горлышком. Это слово, возможно, связано с русским словом «чаша» (или «чашка»), и может быть родственным латинскому слову calyx (чаша).

[24] Каландар — 'Иза ад-Дин Махмуд б. 'Али Кашани говорит, что каландар — это суфий, который «стремится разрушить установив. шиеся общепринятые и ставшие привычкой практики; преимущество его внутреннего состояния заключается в свободе от беспокойства: обычно он пренебрегает исполнением предписанных молитв и сверхдолжных добрых дел». — 'Иза ад-Дин Махмуд б. 'Али Кашани, «Светильник праведного пути и ключ к достаточности».

 


Литература:

  • Bakhrazi, Abo'l-Mofakher. Aurad al-ahbab wa fusus al-adab. Vol. II. Edited by Iraji Afshar. Tehran, 1979.
  • Bertels, Yevgeni Edvardovich, ed. Mer'at-e 'oshaq. In Tasawwof wa adabiyat-e tasawwof. Translated from Russian into Persian by Sirus Izadi. Tehran, 1977.
  • Dehkoda, 'Ali Akbar. Loghat-nama. Compiled under the supervision of Dr. Mohmmad Mo'in. Tehran, 1947-73.
  • Darabi, Mohammad Ebn. Latifa-ye ghaibi. Nurbakhsh Library, Tehran. Photocopy (n.d.).
  • 'Eraqi, Fakhro'l-Din Ebrahim. Kolliyat-e Eraqi. Edited by Sa'id Nafisi. Tehran, 1959.
  • Fakhruddin 'Iraqi. Divine Flashes. Translated by William C. Chittick and Peter Lamborn Wilson. London: SPCK and New York: Missionary Society of St. Paul the Apostle, 1982.
  • Resala-ye lama'at wa resala-ye estelahat. Edited by Dr. Javad Nurbakhsh. Tehran, 1974.
  • Hafez, Shamso'l-Din Mohammad. Diwan. Edited with notes and introduction by Seyyed Abo'l-Qasem Anjavi Shirazi. Shiraz, 1982.
  • Hamadani, 'Aino'l-Qodhat. Tamhidat. Edited by Afif Osseiran. Tehran, 1962.
  • Izutsu, Toshihiko. A Comparative Study of the Key Philosophical Concepts in Sufism and Taoism — Ibn 'Arabi and Lao-Tzu. Tokio: The Keio Institute of Cultural and Linguistic Studies, 1966.
  • Kashani, 'Ezzo'l-Din Mahmud. Mesbah al-hedaya wa meftah al-kefaya. Edited by Jalalo'l-Din Homa'i. Tehran, 1946.
  • Maghrebi, Mohammad Shirin. Diwan-e Mohammad Shirin Maghrebi. Edited by Leonard Lewinsohn. London. (n.d.)
  • Nurbakhsh, Dr. Javad. Traditions Of The Prophet (Ahadith). 2 vols. New York. 1981-4.
  • Rumi, Jalalo'din. Kolliyat-e Shams ya diwan-e kabir. 10 vols. Edited by Badi'ol-Zaman Foruzanfar. Tehran, 1959.
  • Mathnawi-ye ma'nawi. Edited by R. A. Nicholson. 9th reprint. Tehran, 1977.
  • Ruzbehan Baqli. 'Abhar al-asheqin. Edited by Dr. Javad Nurbakhsh. Tehran, 1970.
  • Shabestari, Mahmud. Golshan-e raz. Edited by Dr. Javad Nurbakhsh. Tehran, 1976.
  • Shah Ne'mato'llah Wali Resalaha-ye.
  • Tahanawi, Mohammad A'la Ebn Ali. Kashshaf estelahat al-fonun. Edited by the Asiatic Society of Bengal. Calcutta, 1982.
  • Vullers, Ioannis Augusti. Lexicon Persico-Latinum. 3 vols. Reprint: 1855; Graz, 1962.